Ах, доселева усов и слыхом не слыхать,
А слыхом их не слыхать, и видом не видать; Усы
А нонеча усы проявились на Руси,
А в Новом Усолье у Строганова.
Они щепетко по городу похаживают,
А кораблики бобровые, верхи бархатные,
На них смурые кафтаны с подпушечками,
С камчатыими,
А и синие чулки, астраханские черевики,
А красные рубашки, косые воротники,
Золотые плетни.
Собиралися усы на царев на кабак,
А садилися молодцы во единый круг.
Большой усище и всем атаман —
А Гришка Мурыжка, дворянский сын,
Сам говорит, сам усом шевелит:
«Ах, братцы-усы, удалые молодцы!
А и лето проходит, зима настает,
А и надо чем усам голова кормить,
На полатях спать и нам сытым быть.
А нуте-ка, усы, за свои промыслы!
А мечитеся по кузницам,
Накуйте топоры с подбородышами,
А накуйте ножей по три четверти,
Да и сделайте бердыши и рогатины
И готовьтесь все.
Ах, знаю я крестьянина – богат добре,
Живет на высокой горе, далеко в стороне;
Хлеба он не пашет, да рожь продает,
Он деньги берет да в кубышку кладет,
Он пива не варит и соседей не поит,
А прохожиех-то людей ночевать не пущат,
А прямые дороги не сказывает.
Ах, надо-де к крестьянину умеючи идти:
А по полю идти – не посвистывати,
А и по бору идти – не покашливати,
Ко двору его идти – не пошаркивати.
Ах, у крестьянина-то в доме борзые кобели,
И ограда крепка, избушка заперта,
У крестьянина вороты крепко заперты».
Пришли они, усы, ко крестьянскому двору,
А хватилися за забор да металися на двор;
Ах, кто-де во двери – атаман в окно;
А и тот с борку, иной с борку —
Уж полна избушка принабуркалася.
А Гришка Мурыжка, дворянский сын,
Сел впереди под окном,
Сам и локоть на окно, ноги под гузно.
Он и сам говорит и усом шевелит:
«А и ну-тка ты, крестьянин, поворачивайся!
А и дай нам, усам, и попить, и поесть,
И попить, и поесть, и позавтрекати!»
Ох, метался крестьянин в большой анбар;
И крестьянин-от несет пять пуд толокна,
А старуха-та несет три ушата молока.
Ах, увидели усы, молодые молодцы,
А и кадь большу, в чем пиво варят,
Замешали, молодцы, они теплушечку,
А нашли в молоке лягушечку.
Атаман говорит:
«Ах вы добры молодцы, Вы не брезгуйте!
А и по-нашему, по-русски – холоденушка».
Они по кусу хватили – только голод заманили,
По другому хватили – приоправилися,
Как по третьему хватили – ему кланялися:
«А спасибо те, крестьянин, на хлебе, на соли,
И на кислом молоке, на овсяном толокне,
Напоил нас, накормил, да и животом надели,
Надели ты нас, усов, по пятидесят рублев,
А большому атаману полтораста рублев».
А крестьянин-от божится: «Право, денег нет!»
А старуха ротится: «Ни полушечки!»
А дурак на печи, что клеит, говорит:
«А братцы-усы, удалы молодцы,
А и есть-де ведь у батюшки денежки,
А и будет вас, усов, всех оделять,
А мне-де, дураку, не достанется;
А все копит зятьям, растаким матерям!»
А проговорит усище, большой атаман:
«Братцы-усы, за свои промыслы!
А ну-тка, Афанас, доведи его до нас,
А ну-тка, Агафон, да вали его на гонь!
А берите топоры с подбородышами,
Ах, колите заслон да щепайте лучину,
Добывайте огонь, кладите на огонь середи избы,
Валите крестьянина брюхом в огонь,
А старуху валите жопой на огонь!»
Не мог крестьянин огня стерпеть,
Ах, стал крестьянин на огонь пердеть,
Побежал крестьянин в большой анбар,
Вынимал из-под каменю с деньгами кубышечку,
Приносил крестьянин да бряк на стол:
«Вот вам, усам, по пятидесят рублев,
А большому-то усищу полтораста рублев!»
Вставали усы, они крестьянину кланяются:
«Да спасибо те, крестьянин, на хлебе, на соли,
И на овсяном толокне, и на кислом молоке,
Напоил нас, накормил, животом наделил.
Ах, мы твой двор знаем и опять зайдем,
И тебя убьем, и твоих дочерей уведем,
А дурака твоего в есаулы возьмем!»

Скоморошины